- Куда к чертям она запропастилась? - продолжал он. - Лиззи! Джорджи! -

позвал он сестер. - Джоаны нет здесь. Скажите мамочке, что она убежала под

дождик... Экая гадина!

?Хорошо, что я задернула занавесы?, - подумала я, горячо желая, чтобы

мое убежище не было открыто, впрочем, Джон Рид, не отличавшийся ни особой

зоркостью, ни особой сообразительностью, ни за что бы его не обнаружил, но

Элиза, едва просунув голову в дверь, сразу же заявила:

- Она на подоконнике, ручаюсь, Джон. Я тотчас вышла из своего уголка;

больше всего я боялась, как бы меня оттуда не вытащил Джон.

- Что тебе нужно? - спросила я с плохо разыгранным смирением.

- Скажи: ?Что вам угодно, мистер Рид?? - последовал ответ. - Мне

угодно, чтобы ты подошла ко мне, - и, усевшись в кресло, он показал жестом,

что я должна подойти и стать перед ним.

Джону Риду исполнилось четырнадцать лет, он был четырьмя годами старше

меня, так как мне едва минуло десять. Это был необычайно рослый для своих

лет увалень с прыщеватой кожей и нездоровым цветом лица; поражали его

крупные нескладные черты и большие ноги и руки. За столом он постоянно

объедался, и от этого у него был мутный, бессмысленный взгляд и дряблые

щеки. Собственно говоря, ему следовало сейчас быть в школе, но мамочка взяла

его на месяц-другой домой ?по причине слабого здоровья?. Мистер Майлс, его

учитель, утверждал, что в этом нет никакой необходимости, - пусть ему только

поменьше присылают из дому пирожков и пряников; но материнское сердце

возмущалось столь грубым объяснением и склонялось к более благородной

версии, приписывавшей бледность мальчика переутомлению, а может быть, и

тоске по родному дому.

Джон не питал особой привязанности к матери и сестрам, меня же он

просто ненавидел. Он запугивал меня и тиранил; и это не два-три раза в

неделю и даже не раз или два в день, а беспрестанно. Каждым нервом я боялась

его и трепетала каждой жилкой, едва он приближался ко мне. Бывали минуты,

когда я совершенно терялась от ужаса, ибо у меня не было защиты ни от его

угроз, ни от его побоев; слуги не захотели бы рассердить молодого барина,

став на мою сторону, а миссис Рид была в этих случаях слепа и глуха: она

никогда не замечала, что он бьет и обижает меня, хотя он делал это не раз и

в ее присутствии, а впрочем, чаще за ее спиной.

Привыкнув повиноваться Джону, я немедленно подошла к креслу, на котором

он сидел; минуты три он развлекался тем, что показывал мне язык, стараясь

высунуть его как можно больше. Я знала, что вот сейчас он ударит меня, и, с

тоской ожидая этого, размышляла о том, какой он противный и безобразный.

Может быть, Джон прочел эти мысли на моем лице, потому что вдруг, не говоря

ни слова, размахнулся и пребольно ударил меня. Я покачнулась, но удержалась

на ногах и отступила на шаг или два.

- Вот тебе за то, что ты надерзила маме, - сказал он, - и за то, что

спряталась за шторы, и за то, что так на меня посмотрела сейчас, ты, крыса!

Я привыкла к грубому обращению Джона Рида, и мне в голову не приходило

дать ему отпор; я думала лишь о том, как бы вынести второй удар, который

неизбежно должен был последовать за первым.

- Что ты делала за шторой? - спросил он.

- Я читала.

- Покажи книжку.

Я взяла с окна книгу и принесла ему.

- Ты не смеешь брать наши книги; мама говорит, что ты живешь у нас из

милости; ты нищенка, твой отец тебе ничего не оставил; тебе следовало бы

милостыню просить, а не жить с нами, детьми джентльмена, есть то, что мы

едим, и носить платья, за которые платит наша мама. Я покажу тебе, как

рыться в книгах. Это мои книги! Я здесь хозяин! Или буду хозяином через

несколько лет. Пойди встань у дверей, подальше от окон и от зеркала.

Я послушалась, сначала не догадываясь о его намерениях; но когда я

увидела, что он встал и замахнулся книгой, чтобы пустить ею в меня, я

испуганно вскрикнула и невольно отскочила, однако недостаточно быстро:

толстая книга задела меня на лету, я упала и, ударившись о косяк двери,

расшибла голову. Из раны потекла кровь, я почувствовала резкую боль, и тут

страх внезапно покинул меня, дав место другим чувствам.