Жила-была девочка， премиленькая， прехорошенькая， но очень бедная， и летом ей приходилось ходить босиком， а зимою - в грубых деревянных башмаках， которые ужасно натирали ей ноги.

В деревне жила старушка башмачница. Вот она взяла да и сшила， как умела， из обрезков красного сукна пару башмачков. Башмаки вышли очень неуклюжие， но сшиты были с добрым намерением， - башмачница подарила их бедной девочке.

Девочку звали Карен.

Она получила и обновила красные башмаки как раз в день похорон своей матери.

Нельзя сказать， чтобы они годились для траура， но других у девочки не было； она надела их прямо на голые ноги и пошла за убогим соломенным гробом.

В это время по деревне проезжала большая старинная карета и в ней - важная старая барыня.

Она увидела девочку， пожалела и сказала священнику：

- Послушайте， отдайте мне девочку， я позабочусь о ней.

Карен подумала， что все это вышло благодаря ее красным башмакам， но старая барыня нашла их ужасными и велела сжечь. Карен приодели и стали учить читать и шить. Все люди говорили， что она очень мила， зеркало же твердило： "Ты больше чем мила， ты прелестна".

В это время по стране путешествовала королева со своей маленькой дочерью， принцессой. Народ сбежался ко дворцу； была тут и Карен. Принцесса， в белом платье， стояла у окошка， чтобы дать людям посмотреть на себя. У нее не было ни шлейфа， ни короны， зато на ножках красовались чудесные красные сафьяновые башмачки； нельзя было и сравнить их с теми， что сшила для Карен башмачница. На свете не могло быть ничего лучшего этих красных башмачков！

Карен подросла， и пора было ей конфирмоваться； ей сшили новое платье и собирались купить новые башмаки. Лучший городской башмачник снял мерку с ее маленькой ножки. Карен со старой госпожой сидели у него в мастерской； тут же стоял большой шкаф со стеклами， за которыми красовались прелестные башмачки и лакированные сапожки. Можно было залюбоваться на них， но старая госпожа не получила никакого удовольствия： она очень плохо видела. Между башмаками стояла и пара красных， они были точь-в-точь как те， что красовались на ножках принцессы. Ах， что за прелесть！ Башмачник сказал， что они были заказаны для графской дочки， да не пришлись по ноге.

- Это ведь лакированная кожа？ - спросила старая барыня. - Они блестят！

- Да， блестят！ - ответила Карен.

Башмачки были примерены， оказались впору， и их купили. Но старая госпожа не знала， что они красные， - она бы никогда не позволила Карен идти конфирмоваться в красных башмаках， а Карен как раз так и сделала.

Все люди в церкви смотрели на ее ноги， когда она проходила на свое место. Ей же казалось， что и старые портреты умерших пасторов и пасторш в длинных черных одеяниях и плоеных круглых воротничках тоже уставились на ее красные башмачки. Сама она только о них и думала， даже в то время， когда священник возложил ей на голову руки и стал говорить о святом крещении， о союзе с богом и о том， что она становится теперь взрослой христианкой. Торжественные звуки церковного органа и мелодичное пение чистых детских голосов наполняли церковь， старый регент подтягивал детям， но Карен думала только о своих красных башмаках.

После обедни старая госпожа узнала от других людей， что башмаки были красные， объяснила Карен， как это неприлично， и велела ей ходить в церковь всегда в черных башмаках， хотя бы и в старых.

В следующее воскресенье надо было идти к причастию. Карен взглянула на красные башмаки， взглянула на черные， опять на красные и - надела их.

Погода была чудная， солнечная； Карен со старой госпожой прошли по тропинке через поле； было немного пыльно.

У церковных дверей стоял， опираясь на костыль， старый солдат с длинною， странною бородой： она была скорее рыжая， чем седая. Он поклонился им чуть не до земли и попросил старую барыню позволить ему смахнуть пыль с ее башмаков. Карен тоже протянула ему свою маленькую ножку.

- Ишь， какие славные бальные башмачки！ - сказал солдат. - Сидите крепко， когда запляшете！

И он хлопнул рукой по подошвам.

Старая барыня дала солдату скиллинг и вошла вместе с Карен в церковь.

Все люди в церкви опять глядели на ее красные башмаки， все портреты - тоже. Карен преклонила колена перед алтарем， и золотая чаша приблизилась к ее устам， а она думала только о своих красных башмаках， - они словно плавали перед ней в самой чаше.

Карен забыла пропеть псалом， забыла прочесть "Отче наш".

Народ стал выходить из церкви； старая госпожа села в карету， Карен тоже поставила ногу на подножку， как вдруг возле нее очутился старый солдат и сказал：

- Ишь， какие славные бальные башмачки！ Карен не удержалась и сделала несколько па， и тут ноги ее пошли плясать сами собою， точно башмаки имели какую-то волшебную силу. Карен неслась все дальше и дальше， обогнула церковь и все не могла остановиться. Кучеру пришлось бежать за нею вдогонку， взять ее на руки и посадить в карету. Карен села， а ноги ее все продолжали приплясывать， так что доброй старой госпоже досталось немало пинков. Пришлось наконец снять башмаки， и ноги успокоились.

Приехали домой； Карен поставила башмаки в шкаф， но не могла не любоваться на них.

Старая госпожа захворала， и сказали， что она не проживет долго. За ней надо было ухаживать， а кого же это дело касалось ближе， чем Карен. Но в городе давался большой бал， и Карен пригласили. Она посмотрела на старую госпожу， которой все равно было не жить， посмотрела на красные башмаки - разве это грех？ - потом надела их - и это ведь не беда， а потом…… отправилась на бал и пошла танцевать.

Но вот она хочет повернуть вправо - ноги несут ее влево， хочет сделать круг по зале - ноги несут ее вон из залы， вниз по лестнице， на улицу и за город. Так доплясала она вплоть до темного леса.

Что-то засветилось между верхушками деревьев. Карен подумала， что это месяц， так как виднелось что-то похожее на лицо， но это было лицо старого солдата с рыжею бородой. Он кивнул ей и сказал：

- Ишь， какие славные бальные башмачки！

Она испугалась， хотела сбросить с себя башмаки， но они сидели крепко； она только изорвала в клочья чулки； башмаки точно приросли к ногам， и ей пришлось плясать， плясать по полям и лугам， в дождь и в солнечную погоду， и ночью и днем. Ужаснее всего было ночью！

Танцевала она танцевала и очутилась на кладбище； но все мертвые спокойно спали в своих могилах. У мертвых найдется дело получше， чем пляска. Она хотела присесть на одной бедной могиле， поросшей ди кою рябинкой， по не тут-то было！ Ни отдыха， ни покоя！ Она все плясала и плясала…… Вот в открытых дверях церкви она увидела ангела в длинном белом одеянии； за плечами у него были большие， спускавшиеся до самой земли крылья. Лицо ангела было строго и серьезно， в руке он держал широкий блестящий меч.

- Ты будешь плясать， - сказал он， - плясать в своих красных башмаках， пока не побледнеешь， не похолодеешь， не высохнешь， как мумия！ Ты будешь плясать от ворот до ворот и стучаться в двери тех домов， где живут гордые， тщеславные дети； твой стук будет пугать их！ Будешь плясать， плясать！……

- Смилуйся！ - вскричала Карен.