新概念俄语学习《红楼梦》俄语版第三回(3)
– Навести мать и возвращайся!
Вскоре он возвратился, но выглядел уже по другому. Волосы были заплетены в
тонкие косички с узенькими красными ленточками на концах и собраны на мак
ушке в одну толстую, блестевшую, как лак, косу, украшенную четырьмя круглым
и жемчужинами и драгоценными камнями, оправленными в золото. Шелковая
куртка с цветами по серебристо красному полю, штаны из зеленого сатина с уз
ором, черные чулки с парчовой каймой и красные туфли на толстой подошве; н
а шее та же драгоценная яшма и ожерелье, а еще ладанка с именем и амулеты.
Лицо Баоюя было до того белым, что казалось напудренным, губы – словно на
крашены помадой, взор нежный, ласковый, на устах улыбка. Все изящество, кот
орым может наградить природа, воплотилось в изгибе его бровей; все чувства,
свойственные живому существу, светились в уголках глаз. В общем, он был нео
быкновенно хорош собой, но кто знает, что скрывалось за этой безупречной вн
ешностью.
Потомки сложили о нем два стихотворения на мотив ?Луна над Сицзяном?, оч
ень точно определив его нрав:
Печаль беспричинна.
Досада внезапная – тоже.
Порою похоже,
что глуп он, весьма неотесан.
Он скромен и собран
и кажется даже пригожим.
И все же для высшего света
манерами прост он…
Прослыл бесталанным,
на службе считался профаном,
Упрямым и глупым,
к премудростям книг неучтивым,
В поступках – нелепым,
характером – вздорным и странным, –
Молва такова, –
но внимать ли молве злоречивой?
И далее:
В богатстве и знатности
к делу не знал вдохновенья,
В нужде и мытарствах
нестойким прослыл и капризным.
Как жаль, что впустую,
зазря растранжирил он время .
И не оправдал ожиданий
семьи и отчизны!
Среди бесполезных
он главный во всей Поднебесной,
Из чад нерадивых
сейчас, как и прежде, он – первый!
Богатые юноши!
Отроки в платье прелестном!
Примером для вас
да не будет сей образ прескверный!
Между тем матушка Цзя встретила Баоюя с улыбкой и спросила:
– Зачем ты переодевался? Прежде надо было поздороваться с гостьей! Познако
мься! Это твоя двоюродная сестрица!
Баоюй обернулся и в хрупкой, прелестной девочке сразу признал дочь тетки Ли
нь. Он подошел, поклонился и, вернувшись на свое место, стал внимательно р
азглядывать Дайюй. Она показалась ему необыкновенной, совсем не похожей
на других девочек. Поистине:
Тревога ли сокрыта в подернутых дымкой бровях?
О нет, не тревога. Скорее – сама безмятежность.
Не проблеск ли радости в чувственных этих очах?
Не радость, увы. А скорее – печальная нежность.
…И словно рождается в ямочках щек
та грусть, что ее существом овладела,
И кажется: прелесть исходит, как свет,
из этого хрупкого, нежного тела…
Падают, падают слезы –
слеза за слезой.
Как миловидна!
Вздыхает о чем то пугливо!
Словно склонился
красивый цветок над водой,
Словно при ветре
колышется гибкая ива.
Сердцем открытым
Би Ганя достойна она,
Даже Си Ши
не была так нежна и красива!
– Я уже когда то видел сестрицу, – произнес Баоюй.
– Не выдумывай! – одернула его матушка Цзя. – Где ты мог ее видеть?
– Возможно, я ошибаюсь, но мне кажется, мы знакомы давно и будто встретили
сь после долгой разлуки.
– Ладно, ладно! – махнула рукой матушка Цзя. – Это значит, вы с ней скоро под
ружитесь.
Баоюй пересел поближе к Дайюй, еще раз окинул ее пристальным взглядом и с
просил:
– Ты училась, сестрица?
– Очень мало, – отвечала Дайюй. – Всего год, успела выучить лишь несколько
иероглифов.
– Как твое имя?
Дайюй ответила.
– А второе?
– Второго нет.
Баоюй смеясь сказал:
– Сейчас я придумаю. Давай назовем тебя Чернобровка. Очень красивое имя!
– Но оно никак не связано с первым, – вмешалась в разговор Таньчунь, которая
тоже была здесь.
– В книге ?Описание людей древности и современности?, которую я недавно п
рочел, говорится, что в западных странах есть камень ?дай?, заменяющий краск
у для бровей, – сказал Баоюй. – А у сестрицы брови тоненькие, словно подведе
нные. Чем же ей не подходит это имя?
– Опять придумываешь? – засмеялась Таньчунь.
– Так ведь все придумано, кроме ?Четверокнижия?, – заметил Баоюй и обратил
ся к Дайюй: – У тебя есть яшма?
Никто ничего не понял. Но Дайюй сразу сообразила: ?Он спросил, потому что
яшма есть у него?, и ответила:
– Нет, у меня нет яшмы. Да и у кого она есть?
Едва она произнесла эти слова, как Баоюй, словно безумный, сорвал с шеи яш
му, швырнул на пол и стал кричать:
– Подумаешь, редкость! Только и слышно: яшма, яшма. А обо мне не вспомина
ют! Очень нужна мне эта дрянь!
– У сестрицы тоже была яшма, – прикрикнула на него матушка Цзя, – но ее мат
ь, когда умерла, унесла яшму с собой, как бы в память о дочери. Сестрица поло
жила в гроб все любимые вещи матери, и теперь твоя умершая тетя, глядя на я
шму, будет вспоминать дочь. Дайюй не хотела хвалиться, потому и сказала, что
у нее нет яшмы. Надень яшму и не безобразничай, а то как бы мать не узнала!
Матушка Цзя взяла яшму из рук служанки и надела Баоюю на шею. Юноша сраз
у притих.
Пришла кормилица и спросила, где будет жить барышня.
– Переселите Баоюя в мой флигель, в теплую комнату, – ответила матушка Цзя,
– зиму барышня проживет под голубым пологом, а весной мы подыщем ей дру
гое место.
– Дорогая бабушка! – сказал Баоюй. – Зачем же вас беспокоить? Я могу спать на
кровати за пологом. Мне там будет удобно.
– Ладно, – подумав немного, согласилась матушка Цзя и распорядилась, чтобы
за Дайюй и Баоюем постоянно присматривали мамки и служанки, а остальная
прислуга дежурила бы по ночам в прихожей. Фэнцзе приказала натянуть там с
ветло коричневый полог, перенести атласный матрац, парчовое одеяло, словом
, все, что необходимо.
С Дайюй приехали всего две служанки: кормилица мамка Ван и десятилетняя
Сюэянь.
Сюэянь была слишком мала, мамка Ван чересчур стара, поэтому матушка Цзя о
тдала внучке еще свою служанку Ингэ. Кроме того, в услужении у Дайюй, как и
у Инчунь, не считая кормилицы, четырех мамок и двух служанок, ведавших ее г
ардеробом, украшениями, а также умываньем, были еще четыре или пять девоч
ек, они мели пол и выполняли самые разнообразные поручения.
Мамка Ван и Ингэ прислуживали Дайюй под голубым пологом , а нянька Ли, к
ормилица Баоюя, и старшая служанка Сижэнь прислуживали Баоюю.
Сижэнь, собственно, была в услужении у матушки Цзя, и настоящее ее имя был
о Хуа Жуйчжу. Но матушка Цзя обожала Баоюя и отдала добрую и преданную Ж
уйчжу внуку, опасаясь, что другие служанки не смогут ему угодить. ?Хуа? – знач
ит ?цветок?. В одном из стихотворений встречается строка: ?Ароматом цветок
привлекает людей…? Баоюй прочел это стихотворение и с позволения матушк
и Цзя стал звать служанку Сижэнь – Привлекающая людей.
Сижэнь была предана Баоюю так же, как и матушке Цзя, когда ей прислуживал
а. Все ее мысли были заняты этим избалованным мальчиком. Она постоянно у
совещивала его и искренне огорчалась, если Баоюй не слушался. И вот вечером
, когда Баоюй и мамка Ли уснули, а Дайюй и Ингэ все еще бодрствовали, Сижэ
нь сняла с себя украшения и бесшумно вошла в комнату Дайюй.
– Барышня, почему вы до сих пор не легли?
– Садись, пожалуйста, сестрица! – любезно предложила Дайюй.
– Барышня очень огорчена, – сказала Ингэ. – Плачет и говорит: ?Не успела при
ехать и уже расстроила брата. А если бы он разбил свою яшму? Разве не я была
бы виновата?!? Насилу я ее успокоила.
– Не убивайтесь, барышня, – проговорила Сижэнь. – Вы не то еще увидите! Но
стоит ли из за пустяков огорчаться? Не принимайте все близко к сердцу!
– Я запомню то, что вы мне сказали, сестры, – отозвалась Дайюй.
Они поговорили еще немного и разошлись.
На следующее утро Дайюй, навестив матушку Цзя, пришла к госпоже Ван. Госп
ожа Ван и Фэнцзе только что прочли письмо из Цзиньлина и о чем то шептали
сь с женщинами, приехавшими от старшего брата госпожи Ван.
Дайюй ничего не поняла, но Таньчунь и ее сестры знали, что речь идет о Сюэ
Пане, старшем сыне тетушки Сюэ, жившем в Цзиньлине. Недавно он совершил
убийство и думал, что это сойдет ему с рук – ведь он был из богатой и знатной
семьи. Однако дело разбиралось в суде области Интяньфу, его дяде, Ван Цзытэн
у, сообщили об этом в письме. Вот он и решил предупредить госпожу Ван, а та
кже написал, что ее сестра с детьми едет в столицу.
Чем окончилось это дело, вы узнаете из следующей главы.